Про ватников
Еще хотел сказать про ватников. Ну, или про ватники. Ватник - это теплая рабочая одежда нормального пролетария. Впервые слово ватник в уничижительном контексте я встретил где-то около года назад, - в одном мегалиберальном болотном ЖЖ меня назвали ватником. Ну я не против. У нас на заводе ватники называли фуфайкой, на малороссийском суржике - кухвайкой. В фуфайке есть что-то по-домашнему древнее, - то ли от Беломорканала, то ли от покорения целины. Фуфайка отличает человека, занимающегося производительным трудом, от напомаженного тунеядца.
Фуфайка напоминает однокомнатную квартиру со всеми удобствами. В фуфайке теоретически можно жить круглый год, выведя в рукав дымоход, и не заботясь о комуслугах.
Психология одежды недостаточно изучена. В фуфайке чувствуешь себя совершенно особенно. Человек в костюме-тройке никогда не побежит за троллейбусом. Тот же человек в спортивных штанах легко перемахнет через забор. Пройдитесь по городу в старой, драной, замасленной фуфайке со следами краски на рукаве и оборванной верхней пуговицей. Пройдитесь, и вы поймете, о чем я. Фуфайка делает человека проще. Фуфайка – это смирительная рубашка для модника и гордеца. Сколько душ спасла эта простая безыскусная одежда? Я бы поставил ей памятник. Железобетонный.
Некто через губу называет оппонентов ватниками, не думая о том, что его бабка в селе до сих пор носит засаленный драный ватник. Ну, или носила до недавних пор. Потому что это практично. Все наши предки (если это не были толстозадые чиновники) - родом из фуфайки. Но во время мемов кто-то либеральный постарался закрепить за ватником нечто устаревшее, признак дремучего советского прошлого. Пусть так. Однако на тезис должен быть антитезис. Что же положительного противопоставляется поганому ватнику?
А - ничего. Оппонент сам ничего не создал, ничего не сказал в этой жизни, он лишь уловил приятную уху вибрацию, освоил язык презрения, "программу минус". Он не ищет ответов, он пользуется придуманными штампами двухмерного мира.
У нас в цеху работал паренек Ваня. Скуластый и белокурый, хорошо сбитый, с голубыми глазами, Ваня мог бы сниматься в русских народных сказках. Ваня работал слесарем. А еще он был сатанистом: весь шкафчик и рабочее место его были изрисованы аккуратными пентаграммами. Рабочие относились к нему с пониманием (на заводе оно ведь как: кто-то идиот, кто-то сатанист, кто-то бухает. Это не важно, - лишь бы ты норму делал и бригаду не подставлял).
Так вот, Ваня всех непонравившихся ему людей с презрением называл крестьянами. "Эти крестьяне", "тот крестьянин", "сегодня с одним крестьянином общался, ну крестьянин полный". Без "крестьян" у него не обходился ни один разговор. Как оказалось, Ваня был сам родом из села, жил в заводской общаге. Попав в город, он всеми силами стремился оторваться от своего крестьянского прошлого. Двинувшись по пролетарской стезе, стал модным сатанистом. Этот Ваня отчетливо вспомнился мне, когда я впервые услышал про ватников. Ваня убивал в себе ватника, выдавливал его по капле, стыдился его. Одна проблема: кроме предков-крестьян у Вани за душой ничего не не было. Если у него еще осталась сама душа.
Любую логическую цепочку предваряет эмоция. По-сути мы обрисовываем картину мира, которую чувствуем. Логичен Гельман, логичен Чикатило, логичен Ленин, Маркс, анархист Кропоткин и террорист Савинков, логичен телеведущий Леонтьев и философ Леонтьев. Логичен ненавидевший женщин Шопенгауэр. Все мы умеем пользоваться логикой. Но не все замечаем исток наших чувств.
